|
№15(23) 1-15 мая 1997 г.
Газета "Стиль", г. Санкт-Петербург
РАЗГОВОР ОБ ИСКУССТВЕ И ТВОРЧЕСТВЕ С АЛЕКСОМ ПОЛЯКОВЫМ
 Когда человек с гитарой выходит на сцену - один, без сопровождения группы, и ему не спрятаться за комбики, усилители и прочие неизменные атрибуты рок-музыки от устремленных на него глаз зрителей - он должен быть до предела честным и не соврать ни на йоту. Только тогда публика поверит ему. Поверит и пойдет за ним. Таким был Владимир Высоцкий, таким был Александр Башлачев. Такой и Алекс Поляков. Хотя, пожалуй, нет. Такой, да не такой. Я бы сказал, что Алекс -явление неординарное и уникальное в нашем разнообразном музыкальном мире: поет песни под гитару, а не бард; корнями его творчество вроде бы в рок-культуре, а он не рок-н-рольщик. Сам он характеризует свое творчество как "арт-бард-рок", хотя такой набор совершенно противоположных терминов мало, о чем говорит человеку, ни разу его не слышавшему. А Полякова надо именно слушать. И слышать. И видеть, потому что его песни во многом проигрывают без присутствия автора. Любая, даже самая хорошая запись не способна передать тот заряд энергии и ту надтекстовую информацию (я не описался, именно над-а не подтекстовую, которую мы привыкли искать в "свежей краске газет Союзпечать"). Дело здесь даже не в великолепных актерских способностях Алекса, чего у него, кстати, не отнять, а в том, что его песни обращены не просто в зрительный зал, а к каждому человеку в отдельности. Согласитесь, разговор по телефону никогда не будет полноценным разговором: собеседники должны смотреть друг другу в глаза, только тогда мы сможем понять друг друга.
Понять то, о чем поет Поляков, сложно. Проще процитировать строку из его песни "Crossrad": "Передатчик подоблачной сферы, переводчик в надземной войне..." и тут же "да и сам перевод на земной - слишком много огрех..." (песня "Автонекрология"). Не знаю, как насчет огрех, но словом Алекс владеет замечательно, и его хитросплетения из них завораживают уже сами по себе, а если к этому добавить великолепную игру на гитаре и прекрасный вокал в сочетании с хорошим звуком на концертах (Алекс работает по принципу "все свое ношу с собой" и на любое свое выступление, даже если это одна песня в сборном концерте он приходит, сгибаясь под тяжестью гитарных примочек, микрофонов и процессоров), то публике остается только смотреть и слушать. Имеющий уши да услышит, имеющий глаза да увидит. И каждый находит в его странных песнях что-то свое. По крайней мере, я не знаю человека, которого бы они оставили равнодушным.
Это могут быть его баллады, где героями выступают Христос и Иуда, могут быть и чисто "юморные" вещи. Но к ним хочется возвращаться снова и снова, причем всякий раз находить что-то новое.
АК: Алекс, все твои песни, если так можно выразиться, довольно "космические" и по тематике, и по масштабности. О колбасе, к примеру, ты не поешь. Ты и в самом деле такой "космический монстр"?
АП: Ну во-первых, о колбасе, слава Богу, есть кому петь; а во-вторых, вся это социально-колбасная тематика, как я ее называю, к искусству как к таковому вообще отношения не имеет. Предметом искусства является человек, а человек - это микрокосмос.
АК: Но человек состоит из многих частей, и из колбасы в том числе...
АП: Конечно, какая-то часть его состоит из колбасы, но появился человек, развился отнюдь не благодаря сему продукту. Его физическое тело существует благодаря колбасе. А физическое тело меня интересует в значительно меньшей степени. В первую очередь человек для меня - это то, что называется Душой, хотя это слово уже и опошлено до безобразия.
АК: И песни твои о душе как таковой или о твоей душе, ведь большинство вещей у тебя от первого лица?
АП: От первого лица, потому что так легче. А вообще, я считаю, надо толкаться от себя, чтобы задеть живую струну в ком-то другом. Так что, можно считать, мои песни все-таки в большей степени обо мне. А уж окажется в зале душа, созвучная моей или нет...
АК: Когда ты выходишь на сцену, ты ждешь от зрителей, что они сами пойдут на этот контакт, или пытаешься поймать эту нить, как-то подстроиться?
АП: Я, конечно, не пытаюсь подделаться под зрителя, я ищу золотую середину. Главное - образовать единую связь, единый Космический Столб, вызвать то, что называется катарсисом, то есть слияние работы чувств и работы мысли. Вот то, что я называю бард-роком: есть один человек, у него существует музыка и текст. Музыкой он пробуждает чувственное начало, текстом он передает ментальную информацию, то есть информацию, которую нужно прорабатывать мозгами. И третье: он существует на сцене сам как личность, объединяя в себе оба эти начала, чем и притягивает зрителя, чтобы каждый человек в зале понял, что с ним разговаривают один на один. И эти виртуальные нити связи протягиваются от исполнителя к каждому человеку, если, разумеется, исполнитель способен их протянуть. Один маг, присутствовавший на моем концерте мне так и сказал, что я не ставлю стенку перед залом, а делаю вокруг себя сетку (сам я этого не вижу, я астрально слепой) и на скрещении ее линий образуются определенные точки, к которым каждый человек может подключиться. И если это происходит, то здесь и возникает такое явление, как совместная работа. Не я вышел один работать. Я пришел к людям, чтобы работать вместе, чтобы спровоцировать их на эту работу. Тогда борьба и слияние чувственного (астрального) и ментального начал рождает катарсис. Если говорить проще, катарсис переводится с греческого как "очищение" или, можно сказать, смех сквозь слезы, когда тебя подмывает что-то изнутри, ты плачешь и одновременно смеешься.
АК: Но рок-н-ролл ведь, прежде всего, - это рок-н-рольный драйв. Трудно словами объяснить, что это такое. Наверное - то, что поет Кинчев: "Мы вместе!". У тебя эта сторона рок-н-ролла полностью отсутствует.
АП: Да, я не хотел бы, чтобы у меня где-то звучало "Мы вместе". Само слово "мы" настораживает. Это ощущение толпы, а я не хочу видеть на своих концертах толпу. Я не люблю фанатов. Фанаты - это те, кто распяли в свое время Христа. Фанатизм - это страшное дело, от фанатизма до фашизма один шаг.
АК: А разве на твои концерты не ходят фанаты? Практически на всех концертах присутствует группа людей, которых я уже узнаю в лицо.
АП: Это не фанаты, просто им уже необходимо живое общение. Да, у них есть пленки, они уже слышали эти песни, но на концертах они имеют живое общение: музыка, то есть гитара, идет напрямую, слова тоже идут напрямую, причем на сцене как актер я делаю не всегда одно и то же. Люди могут слушать не саму песню, а то, как я ее исполняю в данный момент.
АК: Наряду с серьезными, так их условно назовем, песнями у тебя есть и откровенное "стебалово". Для тебя эти песни не менее серьезны, или это только возможность дать небольшую разрядочку в перерывах между той работой, о которой ты говорил?
АП: Сначала я поставил перед собой задачу сделать разрядку, а потом мне все это самому и понравилось, мне это приятно петь хотя бы потому, что слушатели получают еще положительный заряд. А во-вторых юмор, который заложен в этих вещах, не простой и, чтобы его понять, нужно переварить большое количество информации, в том числе и просто прочитать много книг, да еще уметь размышлять и быстро думать. И люди, которые приходят на мой концерт впервые и не умеют еще одновременно и слушать, и думать, они на этом учатся. Даже в юморе у меня не один план, а в последних песнях, например, в "Попутной песне", эти два начала понемногу сливаются в одно. Ведь в мире не существует ни добра, ни зла; ни света, ни тьмы; ни смеха, ни слез.
АК: Но дерьмо-то существует?
АП: Существует. Это там, где ни смеха, ни слез и не предполагается. Это когда отсутствует то, что свойственно искусству: образность, а без'образное и безоб'разное - одно и то же. А в искусстве существует трагедия и комедия. Так вот, трагедия в чистом виде в последнее время становится скучной и утомительной. Комедия попросту глупа. Она не воспринимается и смотрится пошло. А вот трагикомедия жива и живет. Почему, например, трагедии Уильяма Шекспира являются величайшими произведениями? Да потому что там присутствует трагедия и, одновременно, автор смеется над всем. То есть он пишет, скажем, сцену любви, и при этом внутри себя является циником. И если он эту сцену не проработает одновременно с двух сторон, она потеряет всякий смысл. Если он не заплачет в тот момент, когда смешно, то и никакого смеха не будет. Мне какой-то человек сказал, что во время исполнения мною "Покатых" (песня "Покатые тоже скачут" - пародия одновременно на рекламные клипы и т.н. "мыльные оперы", которые заполнили уже почти весь телевизионный эфир - прим. авт.) ему становится страшно. И я его понимаю. Для меня радостно, что человек воспринимает ее именно так.
АК: А ты не боишься выступать в роли Учителя?
АП: Я не являюсь никаким учителем, никаким Равви, Мессией, и даже Гребенщиковым я не являюсь. Люди учатся не у меня, они учатся у самих себя. Я людей никогда ни к чему не принуждаю. Но если они не уходят с концерта, а слушают, то они сами ставят себя в эти рамки.
АК: Вопрос о технической стороне твоего творчества. Я знаю, насколько долго и тщательно ты оттачиваешь каждое слово и каждую ноту, к тому же мало существует людей, которые бы придавали такое большое значение звуку. Казалось бы, чего там: гитара и голос...
АП: Все это входит в понятие профессионализма. В каждую строчку я вкладываю максимум смысла, чтобы ее можно было прочитать в нескольких планах. Для меня, если по вещи нельзя написать философский трактат, она не является произведением искусства. И, я уже говорил, для меня главное - чтобы не было без'образности. А музыка... В каждой новой вещи надо расти, надо заново учиться играть, так что для каждой песни я заново учусь играть на гитаре. Хочется сыграть так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно взятые ноты. А насчет звука - хочется, чтобы и звучало соответственно. Все это, так скажем, борьба за качество: за качество поэзии, качество музыки, качество техники игры и качество звука. Борьба за качество слушания и слушателя, в конце концов.
АК: Но ты практически не выходишь на т.н. "большую сцену". В мире шоу-бизнеса - давай называть вещи своими именами - ты не стремишься занять свое место под солнцем? Или тебе достаточно того, что есть определенный круг людей, которые тебя знают, слушают, ходят на твои концерты?
АП: Ты знаешь, недостаточно. Хотелось бы, конечно, побольше. Но я этим пока не занимаюсь. До поры до времени. Во-первых, у меня нет продюсера, который бы тратил на это время, силы и деньги. Сам же я зарабатываю себе на жизнь не в своей области - по профессии я актер и вокалист (Алекс Поляков окончил Петербургский театральный институт по курсу "рок-опера" - прим. авт.). А во-вторых, я к этому еще не готов. Но все будет...
АК: ...в свое время?
АП: Когда все камни будут разбросаны.
Наводящие вопросы задавал
Артур Кегельбан
Фотография
А. (Всемо) Гущина
|
